«Это была умная и оригинальная личность. Внешне она не имела вида отделившегося от мира человека, но внутренне была определенно Христова…» С.П. Ливен «Духовное пробуждение в Петербурге»

Был жаркий летний день. По пыльной дороге одной из южных российских губерний, с трудом волоча ночи, тяжело шагала цепь арестантов. Впереди их ожидали годы ссылки на Кавказе. Все было, как в стихах А. Толстого «Колодники»:

Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль, −
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.

Так бы и шагать им, горемычным, по бесконечным дорогам одной из самых больших империй мира, но вдруг случилось нечто весьма необычное. Сзади послышался топот копыт и из облака пыли появился запряженный в тройку лошадей экипаж. Он поравнялся с арестантами, а в нем − «большой начальник», вице-губернатор той губернии, по которой двигался этап.

− Алексеев, Савелий − здесь?

− Точно так, Ваше Превосходительство, − вытянулся конвоир.

− Давай его сюда!

Арестант Алексеев, ничего не понимая, пересаживается в коляску и опускается на свободное место рядом с вице-губернатором. Крик: «Пошел!» и птица-тройка уже мчится вперед, быстро оставляя позади группу арестантов, продолжающую свой путь под палящим солнцем. Что могло заставить чиновника столь высокого ранга догнать этап с осужденными? Ну, конечно же, приказ вышестоящей инстанции. Дело в том, что из столицы, из Петербурга, пришло губернатору распоряжение отправить арестанта Алексеева на Кавказ не этапом, а частным путем. Партия ссыльных уже покинула губернский город, но из страха ослушаться столичное начальство ссыльного догнали и доставили на ближайшую железнодорожную станцию. Возможно, арестант Алексеев − будущий пресвитер Второй общины евангельских христиан Петербурга (той самой, пашковской, а потом и каргелевской) − так никогда и не узнал, что приказ этот был отдан по просьбе графини Шуваловой, жены шефа жандармов Петра Шувалова, которая была верующей, пашковкой. Она, как могла, пользовалась своим положением в обществе и связями мужа и ходатайствовала за гонимых братьев по вере.

С этой целью графиня Шувалова просила мужа пригласить к обеду того или другого из знатных сановников. Особняк Шуваловых со строгим классическим фасадом располагался в одном из красивейших мест Санкт-Петербурга, на Зимней канавке. Это дом № 32/34 по Миллионной улице. Часть окон выходила в сторону Эрмитажа − продолжения Зимнего дворца, который в ту пору служил зимней резиденцией для царской семьи. Во время обеда графиня, выбрав подходящий момент, просила об освобождении или хотя бы об облегчении участи кого-то из ссыльных штундистов. Со временем важные гости стали и сами догадываться, с какой целью их позвали в дом Шуваловых. Однажды один из приглашенных, сидя за обедом рядом с графиней, пошутил: «Ну, что, графиня, сколько хотите от меня сегодня, одного или двух?»

Невольно возникает вопрос: почему муж графини Петр Андреевич Шувалов выполнял просьбы жены и приглашал тех, кого ей было нужно видеть? Известно, что граф Шувалов был консерватор до мозга костей и известный противник отмены крепостного права. С 1866 по 1874 годы он являлся шефом жандармов и главным начальником имевшего дурную славу III-го отделения, которое в числе других, наиболее опасных с точки зрения государства преступников, боролось с раскольниками и сектантами. На этом высоком посту граф проводил политику жестких репрессий и пользовался репутацией «сильного человека». В те годы он был одним из самых значимых лиц во внутренней политике России. За огромное влияние на царя Александра II его прозвали «вице-императором». Это о нем писал Ф.И. Тютчев: «Над Россией распростертой встал внезапною грозой Петр, по прозвищу четвертый, Аракчеев же второй». Неужели такой человек не понимал, что его жена пользуется его «служебными связями» с целью, которая противоречит одному из основных направлений его деятельности?

Пытаясь ответить на заданный выше вопрос, заметим, что графиня Шувалова занялась заступнической деятельностью, вероятнее всего, после своего обращения, которое связывают с приездом в Петербург Редстока (1874 год), а, следовательно, уже после того, как Шувалов отошел от дел, связанных с внутренней политикой России. Кроме того, осмелюсь предположить, что в душе он сочувствовал тем, чью участь стремилась облегчить его супруга. Просто у Петра Шувалова была своя история, связанная с протестантами. Трудившийся в Петербурге лютеранский пастор Дальтон вспоминал потом, что когда у младшего брата Петра Шувалова, Павла, в 1869 году умерла жена, Петр попросил Дальтона прийти в дом к брату, чтобы как-то его утешить. Пастор Дальтон удивился этой просьбе, поскольку она исходила от православного человека. На вопрос пастора Петр Шувалов ответил: «Господин пастор, наши попы хороши для литургии, но утешить народ они не смогут; для этого нужны евангелисты». Дальтон выполнил просьбу. После этого его еще не раз приглашали в дом Павла Шувалова для чтения и обсуждения Библии. Таким образом, еще до приезда Редстока в аристократической среде Петербурга существовал библейский кружок, состоящий из членов семьи Шуваловых, их родственников и друзей.

Возвращаясь к графине Шуваловой, нужно сказать, что ее просьбы за гонимых неоднократно имели успех, как свидетельствует об этом в своих воспоминаниях София Ливен. Именно благодаря ее книге дошли до нас курьезные истории о «сестре-графине»: о том, как она просила о ссыльных штундистах, и как, благодаря ее заступничеству, «с комфортом» добирался до места ссылки Савелий Алексеев, и как графиня была временно отстранена от участия в хлебопреломлении за неподобающее для евангельской христианки поведение. А дело было так: «Наши строгие руководящие братья, однажды найдя нечто предосудительное в поведении сестры, графини Шуваловой, постановили не допускать ее к участию в вечере Господней», − вспоминает С. Ливен. Это − один из первых, описанных в истории пашковской общины, случаев церковного наказания, притом наложенного простолюдинами на графиню. Случай беспрецедентный: «строгие братья» из народа ставят «на замечание» графиню, которая, с тому же, сделала для верующих столько добра своим заступничеством перед сильными мира сего.

Судя по всему, на момент данного инцидента общиной пашковцев руководили уже не аристократы Пашков и Корф, а простые братья с более консервативными представлениями о том, что подобает и чего не подобает делать членам церкви. «Строгие братья» не взирали на лица. Не пугало их и то, что, обидевшись, графиня могла бы воспользоваться теми же связями и причинить им массу неприятностей. Но графиня и не думала обижаться. Вот как пишет Ливен: «Елена Ивановна приняла это запрещение с полным смирением, пришла на собрание и спокойно сидела, когда чашу пронесли мимо нее. После собрания она подошла к братьям и без малейшей обиды сказала им: “Хоть вы меня и не допустили участвовать с вами в вечере Господней, я все же остаюсь вашей сестрой”. По прошествии некоторого времени ее приняли».

Интересную характеристику графини Шуваловой дал Лев Толстой в романе «Воскресение». Там она выведена под именем графини Чарской, тети князя Нехлюдова (его прототипом считается Владимир Чертков). «Графиня Катерина Ивановна, как это ни странно было и как ни мало это шло к ее характеру, была горячая сторонница того учения, по которому считалось, что сущность христианства заключается в вере в искупление. Она ездила на собрания, где проповедовалось это бывшее модным тогда учение, и собирала у себя верующих». То есть, с точки зрения постороннего наблюдателя, коим здесь выступает Толстой, пашковское учение и графиня Шувалова были чем-то малосовместимым. Софья Ливен, отличавшаяся особенным тактом и мягкостью, когда писала воспоминания о братьях и сестрах по вере, дипломатично назвала Шувалову «умной и оригинальной личностью». В общем, создается впечатление, что Елена Шувалова не очень хорошо «вписывалась» в контекст евангельско-баптистской культуры, как по своему характеру, так и по внешнему виду.

Тем не менее, она была горячей сторонницей того самого учения и активной посетительницей собраний. Более того, в приведенной цитате Толстой пишет, что она собирала верующих у себя. Конечно, художественное произведение − недостаточно веский источник, чтобы делать вывод о том, что собрания проводились в парадных залах особняка Шуваловых. Однако нам достоверно известно о тайных собраниях в полуподвальной комнате кучера Шуваловых, который был верующим. Стало быть, евангельские собрания проводились, буквально, под самым носом у царя. На такой встрече побывал И.С.Проханов, когда в 1888 году приехал учиться в Петербург, в Технологический институт. Верующие проходили в эту комнату по очереди, стараясь остаться незамеченными. Графиня Елена Ивановна и сама действовала с такими же предосторожностями. Проповедовали два или три брата, в том числе и сам хозяин комнаты − кучер. Благодаря сохранившемуся рапорту полковника полиции Новикова становится известным, что этого кучера, возможно, звали Василий Ларионов, и он был одним из подписавших в 1908 году заявление, в котором высказывалось желание совершать богослужения в Царском Селе. Но вернемся в комнату кучера. За проповедями следовала молитва, иногда преломление хлеба и чтение Библии. Пения не было, а если и было, то очень тихое и недолгое. Так формировались навыки конспирации среди евангельских христиан Петербурга, которые еще не раз пригодились им на протяжении последующей сотни лет. Проханов упоминает, что дом графа Шувалова стоял на пересечении Мойки и Зимней канавки. Это не ошибка. Участок Шуваловых был в те годы сквозным − от набережной реки Мойки с одной стороны и до Миллионной улицы − с другой. Этот дом достался графине Елене Ивановне после смерти ее отца − Ивана Дмитриевича Черткова.

Да, оказывается, графиня Шувалова была урожденной Чертковой, родной сестрой генерала Григория Ивановича Черткова, т.е. приходилась золовкой Елизавете Ивановне Чертковой, той самой «старостихе редстокистской церкви», пригласившей английского лорда-проповедника в Петербург. Теперь становится совершенно понятно, каким образом Шувалова познакомилась с Редстоком. «Дворяне − все родня друг другу», − когда-то верно подметил А.Блок. То же самое можно сказать и о первых редстокистах. Начальный период истории евангельских христиан представляется мне в виде сложного и необычного переплетения разных судеб, родственных связей, дружеских и служебных отношений, в результате чего образовалось нечто совершенно новое − родство духовное. На примере служения Елизаветы Чертковой исполнилось евангельское обетование − «спасешься ты и весь дом твой». И в самом деле, родная сестра Александра Пашкова и ее семья, двоюродные сестры княгиня Гагарина и княгиня Ливен, ее дети, а также золовка Елена Шувалова − все они не только обратились к Христу как к своему личному Спасителю, но стали ревностными и деятельными христианами.

Нельзя не упомянуть о том, что графиня Шувалова оказалась у истоков евангельского движения в Москве. Она руководила там группой новообращенных. Эта группа поддерживала тесные связи с Пашковым. Известно, что в 1878 году Москву во время одного из своих приездов в Россию посетил лорд Редсток. И хотя его пребывание в древней столице оказалось не столь плодотворным, как в Петербурге, примерно в 1879 году там образовалась группа верующих. Позднее, в 1882 году группа графини Шуваловой в Москве объединилась с кружком С.В.Васильева, образовав единую общину Евангельских христиан. Эту общину посещали Каргель и Бедекер.

В конце 80-х годов графиня Шувалова вообще много времени проводила в Москве. Из Москвы приехала она на торжественные похороны своего мужа Петра Шувалова, где присутствовал государь и члены императорской фамилии. По свидетельству современника тех событий В.Д. Новицкого на похоронах мужа она «протестовала против обрядов православной церкви над покойным и протест закончила тем, что уехала с похорон». А ведь когда в 1889 году хоронили графа Петра Шувалова, времена для русских штундистов и пашковцев были особенно суровые. Впрочем, это ее не остановило. Точная дата смерти самой Шуваловой неизвестна. Вероятнее всего, она дожила до 1922 года.

Такой осталась в истории многогранная личность Елены Шуваловой, жены шефа жандармов. Думаю, что за деликатной характеристикой Софии Ливен, назвавшей ее «умной и оригинальной», стоит фигура сильная, неординарная, противоречивая. Чего стоит один только скандал, учиненный ею на похоронах мужа! Но где и как эта светская дама, эта графинюшка в роскошных туалетах научилась сочувствовать гонимым братьям по вере? Где и как научилась она смирению, когда «строгие братья» запретили ей участвовать в хлебопреломлении? Не иначе, как в той «детской», с таким теплом вспоминаемой ею потом, в которой Редсток, «как нянюшка», терпеливо учил строптивых аристократов всему богатству Слова Божьего. Это богатство, по оценке Шуваловой, представляло главную ценность ее жизни, дарованную ей Господом.

Больше на Русское богоискательство

Оформите подписку, чтобы продолжить чтение и получить доступ к полному архиву.

Continue reading

Политика конфиденциальности Правила использования «cookie»