Муж – неудачник? «Ищите женщину», – говорят люди. А если муж – прекрасный деятельный человек, признанный лидер евангельского движения? Ищите женщину! Такой женщиной в жизни Василия Александровича Пашкова была его жена – Александра Ивановна Пашкова.

В тот июньский длинный-предлинный день 1884 года, когда «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса», жизнь Александры Пашковой изменилась самым решительным образом. Ее мужа, Василия Пашкова вызвали к министру юстиции и выдвинули ультиматум: либо прекращаешь печатать, распространять и проповедовать Евангелие, либо… прощай Россия. Он выбрал изгнание. Брошюры, мол, я мог бы и не печатать, не проповедовать Евангелие – это выше моих сил. В сущности, он сказал то же самое, что три с лишним века до него сказал Мартин Лютер в Вормсе: «На сем стою и не могу иначе». На сборы Пашкову дали два дня, но потом продлили этот срок до двух недель. Это, конечно, больше, чем два, двенадцать или двадцать четыре часа, которые потом, в годы Советской власти, давали на сборы ссыльным. Но не следует забывать, что во владении семьи Пашковых были 13 имений в девяти уездах, четыре медных рудника на Урале, а также два огромных дома в Петербурге. Пашков входил в десятку самых крупных землевладельцев России. Чтобы привести в порядок все это имущество, жизни не хватит.

Две недели пролетели, как одно мгновение, и Пашков поехал в Париж. Один. Жена и дети остались в России. И хотя в имениях Пашкова работали управляющие, многие из которых были его единоверцами, вне всякого сомнения большая нагрузка по «приведению дел в порядок» и сборам перед отъездом за границу легла на плечи Александры Ивановны. Воссоединилась семья Пашковых, по-видимому, только через два года после высылки Василия Александровича. В письме персидскому евангелисту Делякову, помеченному 5 мая 1886 года, Пашков писал, что все это время он «много бегал… по окрестностям Лондона, отыскивая квартиру, где бы поселиться с семейством». К этому времени их сыну Александру было около двадцати двух, а дочерям – Софье, Ольге и Марии – двадцать, восемнадцать и пятнадцать лет соответственно. Это значит, что в течение двух лет Александра Ивановна воспитывала детей одна – на пике их переходного возраста.

Нужно сказать, что Пашковы – поколение за поколением – удачно женились на знатных и богатых невестах. Василий Александрович не был исключением. Его супруга приходилась внучкой екатерининскому вельможе графу Григорию Ивановичу Чернышеву. У Чернышева было семеро детей – сын и шесть дочерей. Двое из них оказались связанными с движением декабристов: сын Захар был осужден как декабрист и сослан на нерчинские рудники, а дочь Александра вышла замуж за одного из лидеров декабристов Никиту Муравьева и вслед за мужем отправилась в сибирскую ссылку. Добровольно. Но нас сейчас больше интересуют две другие дочери графа Чернышева – Софья и Вера – в первую очередь потому, что они стали матерями самых известных пашковок. У Веры, которая вышла замуж за Федора Палена, родились дочери Наташа и Вера, будущие Наталья Федоровна Ливен и Вера Федоровна Гагарина. А у Софьи, вышедшей замуж за Ивана Гавриловича Кругликова, появились на свет девочки-двойняшки Лиза и Шура, будущие Елизавета Ивановна Черткова и Александра Ивановна Пашкова. Так, граф Григорий Иванович Чернышев сделался, в некотором смысле, дедушкой евангельского пробуждения в Петербурге…

Александра Пашкова уверовала, скорее всего, в Англии. Как и ее сестра-близнец, Елизавета Черткова, она познакомилась с лордом Редстоком за границей. И разумеется, когда Редсток по приглашению сестры приехал в Петербург, позвала его в свой дом – огромный особняк на набережной Невы в десяти минутах ходьбы от Зимнего дворца. Василий Пашков отнесся к религиозному увлечению супруги, мягко говоря, скептически. Со словами «и охота людям слушать этого бессмысленного болтуна» он на два месяца удалился в свое московское имение, собираясь пересидеть там Редстока. Каково же было его негодование, когда, вернувшись в Петербург, он узнал, что Редсток не только не уехал, но даже стал частым гостем в его доме! Но правила вежливости никто не отменял, и Пашкову, хлебосольному русскому барину, пришлось принимать Редстока у себя за ужином.

Что было дальше, знают все, кто хотя бы немного интересовался историей евангельского пробуждения в Петербурге. В общем, Пашков покаялся и стал одним из самых ревностных последователей этого самого Редстока. Нетрудно представить, как радовалась Александра Ивановна! Но жизнь ее после этого не сделалась тихой и безмятежной. Если раньше ее муж – удалой гвардейский полковник, любитель балов и танцев – не раз давал ей поводы для ревности, то теперь он на пару с Модестом Корфом стал проводить время в тюрьмах и больницах, а также в «жарко натопленных и сильно накуренных трактирах или чайных, битком набитых легковыми и ломовыми извозчикам», рассказывая людям о Христе. А сблизившись к крестьянами, до которых Пашкову прежде его обращения не было никакого дела, он стал оставаться на ночлег в их «дымных лачугах». Александра Ивановна не ворчала. Более того, со временем она сама взялась опекать одну из пяти швейных мастерских – этих «ноу хау» петербургских пашковок. И делала это Александра Ивановна, имея собственных четверых детей, которым на начало петербургского пробуждения было от трех до десяти лет.

Когда Редсток покинул Россию, Пашков взялся сам проводить евангельские собрания. Но если Редсток, проповедовавший по-французски, делал это в салонах петербургской знати, где собирались, по большей части, «свои», то Пашков проповедовал по-русски, и круг слушателей значительно расширился. На евангельские «чтения», которые проводились дважды в неделю в его доме, собиралось до полутора тысяч человек. Вот как вспоминает об этом Р.С. Игнатьев, человек, далекий от веры: «В ближайшее воскресенье, к 8 час. вечера, я уже входил в эффектный перрон большого дома В.А. Пашкова на Гагаринской (теперь Французской) набережной, окрашенного в серый цвет красивого особняка старого барского типа с ярко освещенными, смотрящими на Неву окнами и матовыми шарами фонарей подъезда… В большой прихожей лакеи снимали верхнее платье и приглашали войти…». Вот такой был у Александры Ивановны дом, но теперь роскошные покои были открыты не только для представителей высшего класса, но и для студентов, чиновников, извозчиков, слуг и нищих – в общем, для представителей «всякого звания». Кто бы из нас потерпел подобное регулярное столпотворение в своем доме? А как после этих собраний выглядели «шелком обтянутые кресла и стулья», учитывая, что при входе в особняк никто не переодевал ни фабричных рабочих, ни нищих? Более того, после собраний в другом зале накрывался роскошный ужин из четырех блюд, и люди продолжали общаться. И снова Александра Ивановна не жалуется, а участвует в проведении собраний и привлекает к этому детей. Когда Софья, Ольга и Мария подросли, они пели на собраниях евангельские гимны, а мать частенько аккомпанировала им на фисгармонии.

Понятно, что деятельность Пашкова требовала немалых затрат. Вопрос денег – это вообще отдельная тема, и весьма болезненная для тех супружеских пар, у которых расходятся взгляды на то, сколько и на что следует тратить. Конечно, у Пашковых деньги были, но ни для кого не секрет, что самые богатые люди далеко не всегда являются самыми щедрыми. Пашков же тратил семейные средства без оглядки, за что его не раз упрекали управляющие и друзья, но мы нигде не находим, чтобы ему выговаривала жена. Благотворительная столовая для студентов в доме Пашковых на Выборгской стороне (угол Сампсониевского проспекта и Ломанова переулка, сегодня это здание общеобразовательной школы № 560 по адресу ул. Комиссара Смирнова, 17); помощь крестьянам, которые, узнав, что Василий Александрович у себя в имении, немедленно сходились к нему со всех сторон с просьбой помочь деньгами; издание книг и брошюр в рамках Общества распространения духовно-нравственного чтения (общее количество напечатанных брошюр – несколько миллионов); помощь «южным братьям», т.е. куда менее обеспеченным баптистам и штундистам – вот неполный список статей расходов семьи Пашковых на дело Божье.

В результате огромное состояние таяло, как снег под мартовским солнцем. При этом до Александры Ивановны не могли не доходить слухи о том, что Пашков «покупает» последователей за столько-то рублей за голову или что кто-то сознательно навел Пашкова «на стезю добродетели, чтобы раздолбить его капиталы». Можно вообразить, как «приятно» ей было все это выслушивать! Увы, люди склонны судить по себе, и далеко не все могут поверить, что кто-то способен искренне жертвовать чем-то своим. Но она не только «терпела» подобную расточительность мужа, но и участвовала в его проектах. Например, в списке действительных членов Общества на пятом месте значится жена полковника в отставке Александра Ивановна Пашкова.

А сколько тревог причиняли возникшие с некоторых пор проблемы с церковными иерархами и представителями власти! Возможно, вначале Пашковым казалось, что их положение в обществе обеспечит им определенный «иммунитет» от преследований. Да и ничего противозаконного они не делали. Но в 1878 году зятя Пашкова А.Е. Тимашева, который занимал пост министра внутренних дел, сменил Л.С. Маков, и примерно с этого времени над Пашковым начинают собираться тучи. То ему велели провести лето за границей (1880 г.), то выслали из Петербурга в имение Ветошкино в Нижегородской губернии (1882 г.). В общем, «звоночки» были. Кульминацией противостояния стал объединительный съезд евангельских верующих – баптистов, молокан, меннонитов, штундистов – идею которого Пашков и Корф вынашивали несколько лет. Власти об этом узнали, и за две недели до приезда делегатов в Петербург Пашков и Корф были вызваны к главе жандармов генералу Оржевскому. Генерал строго-настрого запретил принимать верующих с юга. Когда же Пашков и Корф отказались выполнить это требование, генерал велел им прекратить переписку с «южными братьями» и покинуть Россию в двухнедельный срок, а также пригрозил, что в случае неповиновения они будут лишены права управлять своими имениями. Но Пашков и Корф проигнорировали эти предупреждения и продолжали действовать так, как если бы ничего не случилось. Они выслали приглашения делегатам и стали проводить съезд, за что и были наказаны. Сначала – закрытием Общества и швейных мастерских, а потом и бессрочной ссылкой. Все рухнуло? Нет, Пашков так не думал. В письме царю он писал: «Господень труд не может быть остановлен, ему нельзя помешать нашей высылкой. Что значат в таком труде два человека, как мы?» И труд не был остановлен. Даже в доме Пашковых продолжались собрания. Пусть уже не на Гагаринской набережной, но на Выборгской стороне и тайно – в ряде имений. Смелая у него было жена!

К сожалению, об Александре Ивановне известно куда меньше, чем о ее родной сестре Елизавете Чертковой или о ее двоюродных сестрах Наталье Ливен и Вере Гагариной. Но какие-то детали, так сказать, штрихи к портрету, позволяют оценить масштаб ее личности. Например, известно, что Александра Ивановна пыталась облегчить участь гонимых штундистов. Государственный секретарь Половцов в своем дневнике сообщает, что в декабре 1883 г. он завтракал в доме Гагариных с госпожой Пашковой, и что они говорили о преследованиях штундистов. Известно также, что когда в 1910 г. директор Колледжа Сперджена Мак-Кейг вместе с Фетлером приехал в Петербург, госпожа Пашкова предложила Мак-Кейгу воспользоваться двумя комнатами в пристройке рядом с ее домом.

Сам же Пашков за семнадцать лет ссылки смог побывать в России всего однажды и всего полтора месяца. В 1888 г. ему разрешили приехать, чтобы привести в порядок свои дела. Но поскольку он снова «взялся за старое», его вызвал царь Александр III и сказал примерно следующее: «Теперь идите и больше никогда не ступайте ногою своей на русскую землю!» Какие последствия имели подобные решения для этой самой «русской земли», думаю, теперь уже понятно… Зная, как уничтожали верующих в нашей стране в веке двадцатом, мы, жители века двадцать первого, склонны идеализировать царскую Россию. Конечно, все познается в сравнении. Но это совершенно не означает, что неправославным верующим при царской власти жилось легко. Более того, были периоды жесточайших гонений, хотя касались они в первую очередь выходцев из простого народа. Справедливости ради следует отметить, что для представителей аристократии «меры» были куда мягче. Жена и дети Пашкова не воспринимались автоматически «врагами народа». Они могли жить как за границей, так и в России. Но, как уже было сказано, они уехали.

Отъезд Александры Ивановны не прошел бесследно для тех близких, кто оставался жить в России. Анна Каргель, жена Ивана Вениаминовича Каргеля, в письме от 1889 г., адресованном А.И. Пашковой, писала о том, как горько ей из-за ссылки Пашковых, а особенно оттого, что рядом нет Александры Ивановны. Здесь уместно пояснить, что Анна Каргель еще в бытность Аней Семеновой была для Пашковых, как дочь родная, и она безгранично доверяла Александре Пашковой. В первые годы после замужества, уехав с И.В. Каргелем на миссионерское поле в Болгарию, Анна писала Пашковой о том, как скучает по Петербургу и по тамошней общине и даже откровенно жаловалась на богословские расхождения с мужем (он – баптист, она – пашковка). Видимо, Александра Ивановна умела хранить чужие секреты… А позже, когда доктора посоветовали Анне увезти дочерей в деревню для поправки здоровья, Пашковы предложили ей поехать в их имение Крекшино. Там Анна прожила более полугода и признавалась в письмах, что в Крекшино она почувствовала себя на десять лет моложе. Служило Крекшино приютом и правозащитнику Владимиру Черткову, племяннику Александры Ивановны, так как департамент полиции запретил ему проживать в Тульской губернии, где находились имения его родителей.

Шерил Коррадо, одна из самых крупных исследователей жизни и служения В.А. Пашкова, предполагает, что после смерти мужа в 1902 г. Александра Ивановна вернулась на родину. Пашков умер во Франции, прожив 71 год. Его жене в это время было 70. Судя по всему, что она действительно вернулась в Россию. Потеряв мужа, Александра Ивановна не опустила руки. Предположительно, в 1903 г. – после смерти Пашкова прошел всего год – она построила в Ветошкино школу, которая по сей день используется по прямому назначению. В усадьбе рассказывают, что она и ее дочери жили там до самой революции. В селе еще долго помнили доброжелательную и сердечную барыню. Удалось ли ей эмигрировать снова? Возможно, да. Кое-что известно о ее дочерях. Софья Ливен вспоминает, что Николай Пейсти навестил дочерей Пашкова в Париже за несколько месяцев до его смерти, то есть уже после войны, в 1947 г. «Девочкам» в это время было уже около восьмидесяти.

Судьба Ветошкино, этой родовой усадьбы Пашкова, которую он любил и содержал идеально, где построил школу, библиотеку, приют для нищих и больницу, печальна. Усадебный дом пережил многие катаклизмы двадцатого века, но был подожжен в 1994 г. Возможно, кому-то понадобилось скрыть следы хищения ценных элементов внутренней отделки. Остатки интерьеров уничтожил пожар, а руины пашковского особняка служат теперь источником стройматериалов. Участь другой усадьбы – Крекшино, – где гостила Анна Каргель, и куда навестить Черткова дважды приезжал Лев Толстой, сходна с судьбой Ветошкино. В 1996 г. в усадебном доме вспыхнул пожар. Уцелели только некоторые стены особняка… Усадьбы сгорели, но не сгорели вклады Пашковых в небесном банке.

О Василии Пашкове написано много, об Александре Пашковой – почти ничего. Всю жизнь она провела в тени своего мужа. Но через все, что написано о нем, проступает как бы нанесенный невидимыми чернилами образ преданной, понимающей, деятельной и готовой идти на лишения жены. Она была не только Пашковой и не только пашковкой, она была «просто верующей». Так называли себя пашковцы.

Мирья Кузнецова

Больше на Русское богоискательство

Оформите подписку, чтобы продолжить чтение и получить доступ к полному архиву.

Continue reading

Политика конфиденциальности Правила использования «cookie»