Елена Шувалова − жена жандарма
«Это была умная и оригинальная личность. Внешне она не имела вида отделившегося от мира человека, но внутренне была определенно Христова…» С.П. Ливен «Духовное пробуждение в Петербурге»
Был жаркий летний день. По пыльной дороге одной из южных российских губерний, с трудом волоча ночи, тяжело шагала цепь арестантов. Впереди их ожидали годы ссылки на Кавказе. Все было, как в стихах А. Толстого «Колодники»:
Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль, −
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.
Так бы и шагать им, горемычным, по бесконечным дорогам одной из самых больших империй мира, но вдруг случилось нечто весьма необычное. Сзади послышался топот копыт и из облака пыли появился запряженный в тройку лошадей экипаж. Он поравнялся с арестантами, а в нем − «большой начальник», вице-губернатор той губернии, по которой двигался этап.
− Алексеев, Савелий − здесь?
− Точно так, Ваше Превосходительство, − вытянулся конвоир.
− Давай его сюда!
Арестант Алексеев, ничего не понимая, пересаживается в коляску и опускается на свободное место рядом с вице-губернатором. Крик: «Пошел!» и птица-тройка уже мчится вперед, быстро оставляя позади группу арестантов, продолжающую свой путь под палящим солнцем. Что могло заставить чиновника столь высокого ранга догнать этап с осужденными? Ну, конечно же, приказ вышестоящей инстанции. Дело в том, что из столицы, из Петербурга, пришло губернатору распоряжение отправить арестанта Алексеева на Кавказ не этапом, а частным путем. Партия ссыльных уже покинула губернский город, но из страха ослушаться столичное начальство ссыльного догнали и доставили на ближайшую железнодорожную станцию. Возможно, арестант Алексеев − будущий пресвитер Второй общины евангельских христиан Петербурга (той самой, пашковской, а потом и каргелевской) − так никогда и не узнал, что приказ этот был отдан по просьбе графини Шуваловой, жены шефа жандармов Петра Шувалова, которая была верующей, пашковкой. Она, как могла, пользовалась своим положением в обществе и связями мужа и ходатайствовала за гонимых братьев по вере.
С этой целью графиня Шувалова просила мужа пригласить к обеду того или другого из знатных сановников. Особняк Шуваловых со строгим классическим фасадом располагался в одном из красивейших мест Санкт-Петербурга, на Зимней канавке. Это дом № 32/34 по Миллионной улице. Часть окон выходила в сторону Эрмитажа − продолжения Зимнего дворца, который в ту пору служил зимней резиденцией для царской семьи. Во время обеда графиня, выбрав подходящий момент, просила об освобождении или хотя бы об облегчении участи кого-то из ссыльных штундистов. Со временем важные гости стали и сами догадываться, с какой целью их позвали в дом Шуваловых. Однажды один из приглашенных, сидя за обедом рядом с графиней, пошутил: «Ну, что, графиня, сколько хотите от меня сегодня, одного или двух?»
Невольно возникает вопрос: почему муж графини Петр Андреевич Шувалов выполнял просьбы жены и приглашал тех, кого ей было нужно видеть? Известно, что граф Шувалов был консерватор до мозга костей и известный противник отмены крепостного права. С 1866 по 1874 годы он являлся шефом жандармов и главным начальником имевшего дурную славу III-го отделения, которое в числе других, наиболее опасных с точки зрения государства преступников, боролось с раскольниками и сектантами. На этом высоком посту граф проводил политику жестких репрессий и пользовался репутацией «сильного человека». В те годы он был одним из самых значимых лиц во внутренней политике России. За огромное влияние на царя Александра II его прозвали «вице-императором». Это о нем писал Ф.И. Тютчев: «Над Россией распростертой встал внезапною грозой Петр, по прозвищу четвертый, Аракчеев же второй». Неужели такой человек не понимал, что его жена пользуется его «служебными связями» с целью, которая противоречит одному из основных направлений его деятельности?
Пытаясь ответить на заданный выше вопрос, заметим, что графиня Шувалова занялась заступнической деятельностью, вероятнее всего, после своего обращения, которое связывают с приездом в Петербург Редстока (1874 год), а, следовательно, уже после того, как Шувалов отошел от дел, связанных с внутренней политикой России. Кроме того, осмелюсь предположить, что в душе он сочувствовал тем, чью участь стремилась облегчить его супруга. Просто у Петра Шувалова была своя история, связанная с протестантами. Трудившийся в Петербурге лютеранский пастор Дальтон вспоминал потом, что когда у младшего брата Петра Шувалова, Павла, в 1869 году умерла жена, Петр попросил Дальтона прийти в дом к брату, чтобы как-то его утешить. Пастор Дальтон удивился этой просьбе, поскольку она исходила от православного человека. На вопрос пастора Петр Шувалов ответил: «Господин пастор, наши попы хороши для литургии, но утешить народ они не смогут; для этого нужны евангелисты». Дальтон выполнил просьбу. После этого его еще не раз приглашали в дом Павла Шувалова для чтения и обсуждения Библии. Таким образом, еще до приезда Редстока в аристократической среде Петербурга существовал библейский кружок, состоящий из членов семьи Шуваловых, их родственников и друзей.
Возвращаясь к графине Шуваловой, нужно сказать, что ее просьбы за гонимых неоднократно имели успех, как свидетельствует об этом в своих воспоминаниях София Ливен. Именно благодаря ее книге дошли до нас курьезные истории о «сестре-графине»: о том, как она просила о ссыльных штундистах, и как, благодаря ее заступничеству, «с комфортом» добирался до места ссылки Савелий Алексеев, и как графиня была временно отстранена от участия в хлебопреломлении за неподобающее для евангельской христианки поведение. А дело было так: «Наши строгие руководящие братья, однажды найдя нечто предосудительное в поведении сестры, графини Шуваловой, постановили не допускать ее к участию в вечере Господней», − вспоминает С. Ливен. Это − один из первых, описанных в истории пашковской общины, случаев церковного наказания, притом наложенного простолюдинами на графиню. Случай беспрецедентный: «строгие братья» из народа ставят «на замечание» графиню, которая, с тому же, сделала для верующих столько добра своим заступничеством перед сильными мира сего.
Судя по всему, на момент данного инцидента общиной пашковцев руководили уже не аристократы Пашков и Корф, а простые братья с более консервативными представлениями о том, что подобает и чего не подобает делать членам церкви. «Строгие братья» не взирали на лица. Не пугало их и то, что, обидевшись, графиня могла бы воспользоваться теми же связями и причинить им массу неприятностей. Но графиня и не думала обижаться. Вот как пишет Ливен: «Елена Ивановна приняла это запрещение с полным смирением, пришла на собрание и спокойно сидела, когда чашу пронесли мимо нее. После собрания она подошла к братьям и без малейшей обиды сказала им: “Хоть вы меня и не допустили участвовать с вами в вечере Господней, я все же остаюсь вашей сестрой”. По прошествии некоторого времени ее приняли».
Интересную характеристику графини Шуваловой дал Лев Толстой в романе «Воскресение». Там она выведена под именем графини Чарской, тети князя Нехлюдова (его прототипом считается Владимир Чертков). «Графиня Катерина Ивановна, как это ни странно было и как ни мало это шло к ее характеру, была горячая сторонница того учения, по которому считалось, что сущность христианства заключается в вере в искупление. Она ездила на собрания, где проповедовалось это бывшее модным тогда учение, и собирала у себя верующих». То есть, с точки зрения постороннего наблюдателя, коим здесь выступает Толстой, пашковское учение и графиня Шувалова были чем-то малосовместимым. Софья Ливен, отличавшаяся особенным тактом и мягкостью, когда писала воспоминания о братьях и сестрах по вере, дипломатично назвала Шувалову «умной и оригинальной личностью». В общем, создается впечатление, что Елена Шувалова не очень хорошо «вписывалась» в контекст евангельско-баптистской культуры, как по своему характеру, так и по внешнему виду.
Тем не менее, она была горячей сторонницей того самого учения и активной посетительницей собраний. Более того, в приведенной цитате Толстой пишет, что она собирала верующих у себя. Конечно, художественное произведение − недостаточно веский источник, чтобы делать вывод о том, что собрания проводились в парадных залах особняка Шуваловых. Однако нам достоверно известно о тайных собраниях в полуподвальной комнате кучера Шуваловых, который был верующим. Стало быть, евангельские собрания проводились, буквально, под самым носом у царя. На такой встрече побывал И.С.Проханов, когда в 1888 году приехал учиться в Петербург, в Технологический институт. Верующие проходили в эту комнату по очереди, стараясь остаться незамеченными. Графиня Елена Ивановна и сама действовала с такими же предосторожностями. Проповедовали два или три брата, в том числе и сам хозяин комнаты − кучер. Благодаря сохранившемуся рапорту полковника полиции Новикова становится известным, что этого кучера, возможно, звали Василий Ларионов, и он был одним из подписавших в 1908 году заявление, в котором высказывалось желание совершать богослужения в Царском Селе. Но вернемся в комнату кучера. За проповедями следовала молитва, иногда преломление хлеба и чтение Библии. Пения не было, а если и было, то очень тихое и недолгое. Так формировались навыки конспирации среди евангельских христиан Петербурга, которые еще не раз пригодились им на протяжении последующей сотни лет. Проханов упоминает, что дом графа Шувалова стоял на пересечении Мойки и Зимней канавки. Это не ошибка. Участок Шуваловых был в те годы сквозным − от набережной реки Мойки с одной стороны и до Миллионной улицы − с другой. Этот дом достался графине Елене Ивановне после смерти ее отца − Ивана Дмитриевича Черткова.
Да, оказывается, графиня Шувалова была урожденной Чертковой, родной сестрой генерала Григория Ивановича Черткова, т.е. приходилась золовкой Елизавете Ивановне Чертковой, той самой «старостихе редстокистской церкви», пригласившей английского лорда-проповедника в Петербург. Теперь становится совершенно понятно, каким образом Шувалова познакомилась с Редстоком. «Дворяне − все родня друг другу», − когда-то верно подметил А.Блок. То же самое можно сказать и о первых редстокистах. Начальный период истории евангельских христиан представляется мне в виде сложного и необычного переплетения разных судеб, родственных связей, дружеских и служебных отношений, в результате чего образовалось нечто совершенно новое − родство духовное. На примере служения Елизаветы Чертковой исполнилось евангельское обетование − «спасешься ты и весь дом твой». И в самом деле, родная сестра Александра Пашкова и ее семья, двоюродные сестры княгиня Гагарина и княгиня Ливен, ее дети, а также золовка Елена Шувалова − все они не только обратились к Христу как к своему личному Спасителю, но стали ревностными и деятельными христианами.
Нельзя не упомянуть о том, что графиня Шувалова оказалась у истоков евангельского движения в Москве. Она руководила там группой новообращенных. Эта группа поддерживала тесные связи с Пашковым. Известно, что в 1878 году Москву во время одного из своих приездов в Россию посетил лорд Редсток. И хотя его пребывание в древней столице оказалось не столь плодотворным, как в Петербурге, примерно в 1879 году там образовалась группа верующих. Позднее, в 1882 году группа графини Шуваловой в Москве объединилась с кружком С.В.Васильева, образовав единую общину Евангельских христиан. Эту общину посещали Каргель и Бедекер.
В конце 80-х годов графиня Шувалова вообще много времени проводила в Москве. Из Москвы приехала она на торжественные похороны своего мужа Петра Шувалова, где присутствовал государь и члены императорской фамилии. По свидетельству современника тех событий В.Д. Новицкого на похоронах мужа она «протестовала против обрядов православной церкви над покойным и протест закончила тем, что уехала с похорон». А ведь когда в 1889 году хоронили графа Петра Шувалова, времена для русских штундистов и пашковцев были особенно суровые. Впрочем, это ее не остановило. Точная дата смерти самой Шуваловой неизвестна. Вероятнее всего, она дожила до 1922 года.
Такой осталась в истории многогранная личность Елены Шуваловой, жены шефа жандармов. Думаю, что за деликатной характеристикой Софии Ливен, назвавшей ее «умной и оригинальной», стоит фигура сильная, неординарная, противоречивая. Чего стоит один только скандал, учиненный ею на похоронах мужа! Но где и как эта светская дама, эта графинюшка в роскошных туалетах научилась сочувствовать гонимым братьям по вере? Где и как научилась она смирению, когда «строгие братья» запретили ей участвовать в хлебопреломлении? Не иначе, как в той «детской», с таким теплом вспоминаемой ею потом, в которой Редсток, «как нянюшка», терпеливо учил строптивых аристократов всему богатству Слова Божьего. Это богатство, по оценке Шуваловой, представляло главную ценность ее жизни, дарованную ей Господом.