Рубрика: Выдающиеся личности

Фотография. Ливен Наталия Федоровна
Фотография. Ливен Наталия Федоровна

«Этот дом принадлежит Господу, а не мне, я только раба Христова и придверница и радуюсь, когда могу открыть дверь чаду Божьему», − так говорила о себе светлейшая княгиня Наталья Федоровна Ливен. Дом же ее в Петербурге по адресу Большая Морская 43 больше походил на дворец. Оформлял его сам Огюст Монферран − архитектор Исаакиевского собора. Мраморные атланты и кариатиды поддерживают массивный балкон, главный зал украшен малахитом, другие − золоченой лепниной и деревянной резьбой. Не дом, а мечта…

Родилась Наталья Ливен в 1842 году. Ее отец граф Федор Пален, потомок тевтонских рыцарей, являлся действительным тайным советником и членом государственного совета, а под конец жизни принимал горячее участие в деле освобождения крестьян. На фамильном гербе графов фон Пален красовались латинские слова CONSTANTIA ET ZELO, что значит постоянство и верность. Под этим девизом и прошла жизнь его дочери Натальи.

На молитвенное собрание Наталья фон Пален попала, можно сказать, случайно, если в жизни вообще есть место случайностям. Дело было в 1870 году, еще до ее замужества. Они с матерью гостили в Англии. Когда их пригласили на духовное собрание в частный дом бывшего министра Блэквуда, они отправились туда из чистого любопытства. Но ясная и простая проповедь хозяина дома о необходимости выбора между светом и тьмой, Богом и дьяволом, оказала на Наталью настолько глубокое впечатление, и она обратилась к Богу, сознательно приняв Христа как своего Спасителя.

Далее события развивались быстро: замужество за оберцеремониймейстером при дворе Александра II светлейшим князем Павлом Ливен, рождение старшего сына Анатолия и покупка особняка на Большой Морской 43. Покупка этого дома в 1874 году, как и покупка соседнего дома сестрой Натальи Ливен − Верой Гагариной − явилась событием поистине судьбоносным не только для самих сестер, но и для всего евангельского пробуждения в Петербурге. Случилось так, что в том же 1874 году на соседней Почтамтской улице в скромной англо-американской церкви начал проповедовать лорд Редсток. Проповеди Редстока напоминали Наталье Ливен те, которых она слушала в Англии. Вскоре проводимые Редстоком собрания перекочевали в дома петербургской знати, в том числе и на Морскую улицу, в особняки Ливен и Гагариной.

Думала ли Наталья Ливен, приобретая особняк, что здесь в течение 35 лет будут проходить евангельские собрания? Что в этом доме будут подолгу жить такие труженики Божьи, как Каргель и Бедекер, а в уникальной малахитовой гостиной будут проводиться благотворительные базары? Ведь когда потребовалось место для продажи сшитых в швейных мастерских изделий, она предложила лучшее, что у нее было − малахитовый зал. Бывало, что кусочки малахита отковыривали некоторые недобропорядочные посетители, чтобы сделать из них брошки и прочие украшения. Жалко, неприятно, обидно… Зал был поистине уникальным, именно он послужил образцом для оформления малахитового зала Зимнего дворца, но ведь, по собственному выражению княгини, дом принадлежал не ей, а Господу. Так ответила она на упрек одного из гостей-аристократов в том, что в ее доме пахнет конюшней. Это была часть цены, которую она платила за то чудо евангельского общения, когда князья и графы сидели рядом с кучерами и дворниками. И хорошо делала, что не жалела. В 1910 году дом купил посол короля Италии, а в 1925 итальянцы вывезли малахитовое убранство интерьеров. Нынешнее местоположение деталей малахитового зала − тайна, сродни тайне янтарной комнаты. Материальная культура − явление тленное и преходящее. Княгиня же собирала себе сокровища нетленные, которые нельзя ни украсть, ни национализировать.

Но вернемся к середине семидесятых годов позапрошлого века. Первые несколько лет евангельского пробуждения в Петербурге, самые яркие и неомраченные гонениями, у Натальи Ливен совпали с рождением пятерых детей. Вслед за Анатолием (1873) родился Павел, через три года − Мария, еще через два года − Александра и, наконец, через год − младшая − София. Наталья Ливен старалась принимать участие в собраниях и той многообразной благотворительной деятельности, столь характерной для пашковцев, но дети, их воспитание и духовное благополучие были для княгини не менее важным делом. Бесспорно, наличие прислуги, нянек и воспитателей облегчало ношу матери, жены и хозяйки. Но выполнить свою главнейшую задачу − передать детям веру − могла только она сама.

Ах, дети, дети… Великое счастье и великая боль. Думала ли княгиня, что ее первенец Анатолий, в детстве обратившийся к Христу и даже избранный в 1909 председателем действующего комитета совета Русского евангельского союза, потом будет мучиться сомнениями. Он поступит на военную службу, будет сражаться в Первую мировую, вместе с семьей будет взят большевиками в заложники, наконец, по Брест-Литовскому мирному договору будет передан германцам. Потом он примет активное участие в Белом движении, получит тяжелое ранение… Однако, по свидетельству младшей сестры, Софии Ливен, в последние годы жизни он вернется к Начальнику и Совершителю веры, Иисусу Христу. Думала ли княгиня, что ее второй сын Павел − человек мирный, скромный и романтичный − в 1917 году навсегда покинет Российскую империю. Он обоснуется в Лондоне и доживет до 1963.

Подрастающие дочери были для Натальи Ливен еще одним источником и волнений, и радости. София Ливен подробно и трогательно описывает живое участие матери в процессе своего обращения к Богу. Все три дочери уже в юном возрасте активно включились в служение. Мария и София навещали работниц швейных мастерских по квартирам, знакомясь при этом с самыми бедными частями города. «Эти посещения стали хорошей школой», − оглядываясь назад, писала София. Три сестры, − сами еще дети, − участвовали в работе петербургской воскресной школы, начало которой было положено именно в доме Ливен. Подопечных было достаточно − семеро детей дворецкого, шестеро у дворника, пятеро у швейцара, еще двое у одного из слуг. Если прибавить пятерых детей, живших в доме Гагариной, а также приходящих со стороны, то набиралось около тридцати ребятишек. Специально для этой школы Мария Ливен перевела с немецкого знакомый нам гимн «Радость, радость непрестанно…». Она же, Мария, была в числе женщин, которые поехали на фронт, чтобы ухаживать за больными и ранеными, когда в 1904 началась русско-японская война. Поступив в отряд Красного Креста, они отправилась в Маньчжурию и служила старшей сестрой милосердия в Лифляндском лазарете. Перед ее отъездом из Петербурга было устроено прощальное собрание, на котором впервые прозвучала переведенная к этому случаю Александрой Пейкер песня «Бог с тобой, доколе свидимся!»

Классом мальчиков руководила вторая дочь княгини − Александра. Ее подопечные сидели на ступенях укромной, но светлой лестницы, среди которых был «маленький белокурый мальчик Коля» − будущий известный проповедник Николай Пейсти, отец радиопроповедника Ярла Николаевича Пейсти, чей голос хорошо знаком тем, кто ловил позывные Трансмирового Радио в годы Советской власти. Из пятерых детей княгини Ливен Мария умрет первой, дожив всего до тридцати лет, тогда как Александра доживет до девяноста пяти! Наконец, младшая, София, в пятнадцать лет пережив рождение свыше, вместе с сестрами активно включится в служение среди молодых девушек. Позже, уже после революции она будет с паленским дерзновением и бесстрашием участвовать диспуте с приезжим оратором-атеистом в Сергеевском. В январе 1930 Е.П. Пешкова, первая жена Максима Горького, сообщит ей о получении визы на въезд в Англию, но поехать в Англию Софии не доведется: осенью она будет арестована и приговорена к пяти годам ссылки. Позднее ей все же удастся эмигрировать за границу, и именно она, младшая, создаст бесценный памятник, как своей матери, так и всему евангельскому движению в Петербурге − уже в преклонном возрасте напишет книгу воспоминаний «Духовное пробуждение в Росси».

Из этой книги мы узнаем о том, что муж княгини Ливен, лютеранин, который, по словам дочери, смотрел на новое духовное течение «с некоторой сдержанностью», мягко предупреждал жену о возможных последствиях ее религиозной активности. В частности, он говорил, что ее участие в хлебопреломлении на евангельском собрании может вызвать недовольство властей. Но Наталью Ливен это не пугало. Других препятствий жене для посещения собраний князь не ставил. Впоследствии даже сам посещал собрания и во время молитвы вставал на колени. Говоря о князе Павле Ивановиче Ливен, нельзя не упомянуть о легенде, по которой родоначальником Ливенов был живший в XII веке старейшина племени ливов, который под влиянием проповеди Мейнгарда одним из первых принял христианство в Лифляндии. Как бы там ни было, но бомба народовольца, брошенная в царя Александра II в тот роковой день 1 марта 1881 года, тяжело отозвалась и в доме Ливен. Князь Павел Ливен скончался в том же году. Этот «застывший рыцарь-меченосец… но человек хороший и немец чистокровный», как сказал о нем кто-то из современников, не смог пережить смерть любимого русского государя. Наталья Ливен свидетельствовала, что «проводила его до ворот неба, так прекрасен был его переход». Однако сама она осталась вдовой с пятью детьми в возрасте от восьми лет и до шести месяцев.

В 1883 в жизни княгини Ливен произошел, судя по всему, окончательный разрыв с православием. Приехавший в Петербург и остановившийся в ее доме Джордж Мюллер из Бристоля − известный основатель сиротских приютов − крестил Василия Пашкова, Наталью Ливен и Наталью Классовскую − воспитательницу обоих сыновей Ливен. Нужно сказать, что дом Ливен повидал немало ярких личностей и знаменательных событий, одним из которых был объединенный съезд 1884 года представителей разных евангельских течений Российской империи, который организовали Пашков и Корф. Присутствовали до ста человек, проходили собрания… Но на шестой день съезда княгиня Ливен гостей не дождалась. Стыл приготовленный обед. Только вечером выяснилось, что делегаты были арестованы, отправлены в Петропавловскую крепость, а потом, после недолгих допросов высланы из столицы. Жандармы доставили их на вокзал, приобрели билеты и отправили по домам, строго наказав не показываться в Петербурге.

За разгоном съезда последовало закрытие Общества поощрения духовно-нравственного чтения и высылка Пашкова и Корфа, а большие собрания из дома Пашкова были перенесены в дом Ливен. Вскоре к княгине явился генерал от царя Александра III с требованием прекратить собрания в ее доме. В ответ она сказала примерно то же самое, что когда-то в синедрионе сказали Петр и апостолы: «Спросите у Его Императорского Величества, кого мне больше слушаться − Бога или государя?» После таких слов можно было начинать собирать чемоданы. Одна, без мужа, с пятью еще маленькими детьми… Конечно, местом ссылки были бы не Герюсы, а Европа. И все же… Сколько беспокойных дней и ночей провела княгиня, прежде чем до нее дошли слухи о том, что царь в ответ на ее дерзкие слова изрек: «Она вдова, оставьте ее в покое»? Позже стало известно, что план сослать Ливен и Черткову все же существовал.

Могла ли княгиня в то тревожное время предположить, что именно в ее доме, в красном зале, в пасхальное утро 1905 года будет впервые зачитан царский манифест «О расширении начал веротерпимости»? София Ливен вспоминает, как к многолюдному собранию вышла мать с сияющим лицом и сказала, что «имеет передать всем братьям и сестрам великую радость». После этого Одинцов зачитал царский указ. Прослушав сообщение, все собравшиеся упали на колени и вознесли молитвы благодарности. Но между 1884 и 1905 годами было больше двадцати лет собраний и многочисленных забот, связанных с поддержанием того пламени, который когда-то зажег Редсток. После высылки руководящих братьев-аристократов именно она, княгиня Ливен, сумела сохранить дух евангельской открытости, присущий собраниям при Редстоке и Пашкове. Например, в ее доме проводилось открытое причастие, проповедовали люди, имевшие разные взгляды на устройство церкви, церковную дисциплину и крещение. Среди них были и Каргель, и Одинцов, и Проханов, и Фетлер, и многие другие. Под кровом ее дома они не делились на союзы и деноминации, а сообща служили Богу.

Собрания многолюдные и собрания небольшие в 8:30 утра для домашних (вместе со служащими в доме проживало около пятидесяти человек − целая домашняя церковь!), воскресная школа и «девичьи собрания», забота о постоянных гостях и домочадцах… Как только она справлялась? Например, когда Бедекер в письме пожаловался на то, что у него украли разрешение проповедовать в тюрьмах, Ливен выхлопотала для него уже не просто «разрешение», а царское «предписание». К тому же она догадалась, что украли не только документ, но и деньги, а потому выслала и денег. А когда после 1905 года были организованы первые шестинедельные библейские курсы, то проходили они по тому же адресу − Морская улица 43. В итоге, дом княгини Ливен оказался самым постоянным адресом собраний в Петербурге. Они проводились там с 1875 по 1910 годы. И все это время она служила «придверницей». Постоянство и верность были не просто словами на фамильном гербе, а образом жизни.

После продажи дома Итальянскому посольству княгиня Ливен уехала в имение сестры Веры Гагариной, в село Сергеевское, где и скончалась в 1920 году. «Дело сестричек» было окончено. Так назвал труд пашковок Лев Толстой в романе «Анна Каренина», подразумевая, скорее всего, родных сестер Черткову и Пашкову и приходившихся им двоюродными сестрами Гагарину и Ливен. Эти женщины сделали, что могли.

Мирья Кузнецова

Политика конфиденциальности Правила использования «cookie»