Рубрика: Выдающиеся личности
Не исповедуя православие, нельзя быть русским − так утверждал Ф.М. Достоевский. При этом Юлия Засецкая − дочь героя войны 1812 года Дениса Давыдова и убежденная последовательница Редстока − была другого мнения. Более того, как писал о ней уже после ее кончины Н.С. Лесков, «и по характеру своему, поразительно напоминавшему горячий характер отца ее «пылкого Дениса» была как нельзя более русская. В ней были и русские привычки и русский нрав…».
− Что именно в России лучше, чем в чужих странах?
− Все лучше.
− Но я не вижу этого.
− Никто не научил вас видеть иначе.
− Так научите!
Он промолчал, а она, обращаясь к присутствующим дамам, продолжала:
− Да, в самом деле, я не вижу, к кому здесь даже идти за научением.
− Не видите, к кому идти за научением!? Хорошо! Ступайте же к вашему куфельному мужику − он вас научит!
Примерно такой спор произошел как-то зимним вечером в одной из гостиных Петербурга на Невском проспекте. Спорили Юлия Засецкая и Федор Достоевкий. Но Засецкая не желала видеть в «куфельном» (т.е. в работающем на кухне) мужике источник и мерило истины, и потому воспринимала подобные советы с присущей ей долей юмора.
Той зимой в Петербурге ожидали очередного приезда английского проповедника Редстока, и потому Достоевский особенно ревностно старался «спасти» Засецкую из сетей того, что он считал религиозным заблуждением, и вернуть ее в лоно православия. (Напомню, что редстокисты проповедовали спасение по благодати через веру и призывали обращаться к Богу без каких-либо посредников). Достоевский предпочитал беседовать с Засецкой наедине, без посторонних, и потому старался заходить к ней пораньше, когда великосветские люди еще не ездят друг к другу с визитами. Но все было напрасно. Засецкая, по словам Лескова, никак «не воцерковлялась, и все твердила, что она не понимает, почему русский человек всех лучше, а вера его всех истиннее».
И все же, несмотря на частые «пререкания о вере», и Достоевский, и Лесков любили и уважали «эту добрую даму». Да и как было не восхищаться (снова цитирую Лескова) «наследственными чертами «Давыдовского рода», из коих стоит упомянуть неуклонную прямоту пылкого сердца». В самом деле, Засецкая первая из всей плеяды «великосветских раскольниц» открыто порвала с православием и перешла в протестантизм. А ведь в то время это было небезопасно и требовало немалого мужества. Но Засецкая не могла иначе, она не терпела никакой фальши. Вспоминая о ее жарких спорах с Достоевским, Лесков отмечает, что Достоевский никогда не выходил из них победителем. В его «боевом арсенале немножко недоставало оружия». Засецкая превосходно знала Библию и была знакома с лучшими библейскими исследованиями английских и немецких теологов.
Но еще больше ее любили за «горячность к добру», за «живое сострадание к бедствиям чернорабочего народа» (снова Лесков). Она первая пожертвовала значительную долю состояния для создания ночлежного дома. Этот первый в Петербурге приют для бедных находился во 2 роте Измайловского полка (ныне 2-ая Красноармейская улица), вблизи Обводного канала и Варшавского вокзала − в одном из самых мрачных мест города. Даже сегодня здесь можно забрести в какие-нибудь трущобы, а в 19 веке это была окраина из окраин, гиблое место. Неудивительно, что именно здесь было особенно много бродяг, которых бросилась спасать Засецкая. Ее ночлежный дом был предназначен для того, чтобы дать убежище хотя бы некоторым из тех, кому подчас приходилось ночевать на улице. В Петербург, в тогдашнюю столицу Российской империи, приходили «на заработки» толпы обедневших крестьян. Но устроиться удавалось не всем. Ситуация знакомая − «понаехали» из деревень, а работу не нашли. Конечно, в городе существовали коммерческие «ночлежки», приносившие огромную прибыль домовладельцам. В таких домах сдавался каждый метр площади. Можно только представить, какие там были условия! А петербуржская полиция, со своей стороны, занималась в основном тем, что ловила «беспаспортных» и выпроваживала их из столицы, дабы не портили общую картину счастливого города − нищенствовать в Петербурге воспрещалось. Но нищих не убавлялось. Только по официальным данным в 1873 году полицией было задержано более семнадцати тысяч нищих, бродяг и дезертиров.
В сравнении с коммерческими ночлежками, дом для бездомных, организованный Засецкой, отличался лучшими бытовыми условиями. Подробности устройства этого приюта сохранились в описании современника тех событий В. Михневича. Это был двухэтажный флигель с проведенной в него невской водой и с небольшими, но очень удобно расположенными комнатами, что позволило организовать два отделения: для мужчин и для женщин. На долю первых приходилось 44 койки, на долю вторых − 33. Ночлежников впускали в приют с 7 часов вечера зимой, и с 9 часов вечера летом. Находиться в приюте разрешалось до утра, зимой на час дольше. Койки были устроены в виде нар, в один ярус. На каждую койку полагалась клеенчатая подушка, набитый мочалой матрас и одеяло солдатского сукна. За ночлег, включая кружку сбитня с порцией хлеба, брали символические 5 копеек, которые уплачивались при входе. Употребление крепких напитков запрещалось. Наконец, − и это очень важно, − при входе в этот приют не спрашивали паспортов.
Засецкая сама почти десять лет руководила приютом, неоднократно добавляя свои деньги к скудному доходу от платы ночлежников и перенося при этом «бездну неприятностей». Занимаясь приютом, она основательно растратила свое состояние. Немаловажно и то, что «это делалось ею не по-купечески, а очень деликатно» (Лесков). Отмечу в скобках, что приют был основан за год до первого приезда в Петербург Редстока, и потому данный поступок Засецкой к английскому проповеднику никакого отношения не имел. Зато он имел самое прямое отношение к другому важному событию в ее биографии. Именно открытие приюта, которое состоялось 25 марта 1873 года, положило начало ее дружбе с Достоевским. Анна Григорьевна Достоевская − жена писателя − вспоминает, что в назначенный день Достоевский, работавший тогда редактором журнала «Гражданин», был приглашен осмотреть устроенное Засецкой убежище для бездомных. Идти было совсем недалеко. Квартира, которую снимали в 1872-73 годах Достоевские, находилась на той же улице − 2 рота Измайловского полка, 14, дом генерала Мёбеса. С тех пор Достоевский, по воспоминаниям жены, часто посещал Засецкую, и они вели переписку, а Засецкая, в свою очередь, нередко бывала в доме Достоевских. «Федор Михайлович высоко ценил ум Засецкой и ее необыкновенную доброту, − добавляет Анна Григорьевна, − и я с нею сошлась, как с очень доброю и милою женщиною». Из тех же «Воспоминаний» мы узнаем, что по приглашению Засецкой Достоевский несколько раз присутствовал «при духовных беседах лорда Редстока и других выдающихся проповедников этого учения». А когда 1 февраля 1881 года состоялось отпевание тела Достоевского, именно Засецкая в своей карете привезла в церковь вдову писателя. Она действительно умела плакать с плачущими.
Впрочем, деятельность Засецкой не ограничивалась заботой о бездомных. Она позаботилась и о нас. Именно ей мы обязаны переводом на русский язык таких шедевров мировой классики как «Путешествие пилигрима в небесную страну» и «Духовная война» Джона Буньяна, а также романа «Бен Гур. Повесть из первых лет христианства» Льюиса Уоллеса. Лесков отозвался на перевод «Путешествия» заметкой в «Церковно-общественном вестнике», где отметил, что роман переведен «с той теплотой, которую женщины умеют придавать переводам сочинений, пленяющих их сердца и производящих сильное впечатление на их ум и чувства». Это был действительно очень хороший перевод, выдержавший множество переизданий. Когда-то «Путешествие пилигрима» глубоко тронуло А.С. Пушкина, и он написал чудное стихотворение «Странник»: «Однажды странствуя среди долины дикой, внезапно был объят я скорбию великой…» Написано оно было в 1835 году. Примечательно, что в том же году родилась и Юля Давыдова − будущая переводчица Буньяна на русский язык. О личной жизни Засецкой известно очень мало. Да, дочь прославленного гусара, партизана и поэта Давыдова из древнего дворянского рода. Портрет ее отца по сей день украшает Военную галерею Эрмитажа среди портретов полководцев-героев Отечественной войны 1812 года. Друзьями Дениса Давыдова − одного из «самых поэтических лиц в русской армии» − были Грибоедов, Пушкин, Баратынский… «Я слушаю тебя и сердцем молодею…», − писал под впечатлением от встречи с Давыдовым Пушкин.
В многодетной семье Давыдовых Юлия была шестой из девятерых детей, долгожданная девочка после пятерых мальчиков. Детей в семье любили, их рождению радовались, воспитывали в патриотическом духе. Вот слова из письма Дениса Давыдова сыновьям: «Будьте честны, смелы и любите отечество наше с тою же силою, как я любил его…» Юлия вышла замуж за Андрея Засецкого. Известно, что у Юлии и Андрея Засецких были дети − сыновья и дочери. Жила Засецкая на главной улице Петербурга − на шумном Невском проспекте. Лесков вспоминает: «Мы жили тогда с Засецкою vis-à-vis (друг против друга) на Невском проспекте». Есть сведения о двух адресах Засецкой на Невском проспекте. Первый адрес − Невский проспект 88, квартира 101 − упоминается в воспоминаниях сына Лескова о своем отце (в этих просторных апартаментах Лесков встречал Новый 1875 год), а второй − дом Лопатина, Невский проспект 100 − сохранился в записной книжке Достоевского 1875-1877 годов. Оба дома находятся в пяти минутах ходьбы друг от друга, а на противоположной стороне улицы стоит дом под номером 63, в котором жил Лесков в 1877-1879 годах. Так что все сходится. Нельзя не упомянуть, что в доме Лопатина уже в наше время был кинотеатр «Колизей», а сейчас там проходят собрания церкви «Благая весть».
Дружба Засецкой с Лесковым − это отдельная история. По просьбе Лескова Засецкая предоставила ему материал о Редстоке и его последователях, при этом кое-какие сведения она пометила крестиками − не для публикации. Вскоре вышла книга «Великосветский раскол». «Крестики» Лесков не учел. Более того, «Раскол» был написан с иронией, даже карикатурно. Засецкая чувствовала себя виноватой и обманутой. Подавленная, она писала Лескову: «Николай Семенович! Евангелие учит нас воздавать добром за зло и прощать обиды. Вас не стану упрекать… Помоги вам Бог прозреть вовремя». Она простила, но ее доверие к писателю было подорвано. Справедливости ради следует сказать, что впоследствии отношение Лескова к редстокистам изменилось, стало менее критичным.
Говоря о литературном труде самой Засецкой, нужно отметить, что она занималась не только переводами. В Публичной библиотеке Санкт-Петербурга сохранилась библиографическая редкость − «Часы досуга» − сборник для детского чтения, выпущенный Засецкой в 1877 году. Сборник этот очень интересный и разнообразный: от поучительного рассказа о хромой девочке и библейских историй до познавательных публикаций из истории Древнего Рима и жизни художников. «Часы» были даже помещены в каталог книг, одобренных ученой комиссией министерства народного просвещения. На последней странице сборника − обращение составителя, т.е. Засецкой, к детям:
«Юные мои читатели… Не насмехайтесь над священными предметами, над молитвой, над Богом. Постичь Его не может никто, веровать в Него может каждый, если станет серьезно рассуждать о жизни. Если вы не можете чувствовать веры, скажите Христу, Он вам даст ее, если не умеете молиться, скажите Христу, и Он научит вас, если не с кем разделить горе, и ума не приложите, что вам делать, скажите Христу − Он разделит и возьмет ваше горе − Он научит всему − Он так возлюбил человечество, что Сам стал человеком, чтоб быть нам доступнее. С Ним в сердце, мы можем все: весело и легко выносить невзгоды жизни, терпеливо и кротко переносить несправедливости и оскорбления, с радостью и любовью помогать, по мере средств, страждущему ближнему, поднять дух в том, кто удручен неудачами, внушить бодрость больному, успокоить и утешить умирающего − всеми быть любимыми и всех в Нем любить», − звучит голос Засецкой из далекого 19 века.
Что заставило Юлию покинуть Россию в 1881 году, отправиться в добровольное изгнание? Конечно, переводами можно заниматься и за границей, но в Петербурге у нее было важное дело, миссия, которой она отдала много лет − ее ночлежные дома. Бросить все по доброй воле? Не верю. И хотя открытые гонения на пашковцев еще не начались, первые «звоночки» уже раздавались. Сейчас мы знаем, что в мае 1880 года К.П.Победоносцев − обер-прокурор Священного Синода − написал царю Александру II пространную записку об опасности движения пашковцев и необходимости принять решительные меры. При этом единственная женщина-пашковка, упомянутая в записке по имени − это Юлия Засецкая: «В Петербурге одна из наиболее пылких почитателей лорда Редстока, Юлия Засецкая, дочь партизана Давыдова, на протяжении многих лет работает в том же духе и с большим рвением; в ее попечении находятся ночлежные дома на окраинах С.-Петербурга. Она ходит туда проповедовать и проводит молитвенные собрания, на которых она избегает упоминания Девы Марии и Святых». Вы слышали? Речь идет даже не об одном ночлежном доме, а о ночлежных домах. Вряд ли Победоносцев стал бы оперировать непроверенной информацией… Возможно, кто-то предупредил Засецкую о том, что вокруг нее собираются тучи. Ведь и Пашкова не сразу выслали, а сначала дали понять, что его присутствие в Петербурге нежелательно, и он на время перенес свою евангелизационную деятельность на периферию. Что касается Засецкой, то 17 октября 1880 года в ежедневной газете Суворина «Новое время» появилась «ругательная» заметка о ночлежном доме госпожи «Засицкой» (корреспондент даже не потрудился уточнить фамилию). Эта газета поддерживала государственную политику, и, возможно, такая заметка появилась там не случайно. Подобные издания во все времена обладали «волчьим нюхом» на возможные изменения «курса».
В общем, Засецкая уехала во Францию. Воспитанная на патриотических стихах отца, она понимала, что любовь к родине − это не безоговорочное и восторженное принятие всего, что происходит на этой самой родине. Это − практическая помощь по мере сил, пока не помешают… Еще в 1976 году, размышляя о своей земной родине, она откровенно писала в письме Лескову: «Мне почему-то кажется, что Россия − именно церковь Пергамская…». И еще: «Я не горжусь и далеко не стыжусь быть русской, мне жаль страну, которой я принадлежу… как песчинка морю». Юлия Засецкая не дожила до высылки Пашкова и Корфа и до закрытия «Общества поощрения духовно-нравственного чтения», которое когда-то среди множества книг и брошюр опубликовало и ее русский перевод Буньяна. Она умерла молодой. Ей было всего сорок семь лет. Что стало причиной смерти, неизвестно. Вообще в ее судьбе до сих пор больше вопросов, чем ответов. Но, вероятно, она предвидела свой уход, потому что наказала «не перевозить ее тела в Россию», не хотела, чтобы над ее телом были совершены установленные православием обряды. Что сказать на это? Она была русская женщина − прямая, горячая…
Мирья Кузнецова